* * *

Есть истории, в которые мало кто верит, а в основном не верят вообще, потому и рассказывают как страшилки тёмными ночами, направляя включенный фонарь на лицо. Но, когда такие истории остаются в памяти со слов нечужих людей – это уже другое дело. Вот и в моей истории есть кое-что, рассказанное моими бабушкой и дедушкой, а кое-что я нафантазировал сам. Верить или нет, решайте сами. Вот только бабушка с дедушкой никогда не рассказывали её до конца, а, переглянувшись и словно о чём-то вспомнив, замолкали.

****

Однажды, местный, как его все прозвали «фермер», Игнат, который полжизни держал коров и развёл их целое стадо (голов так двенадцать, как пить дать, было), заплутал в лесу дотемна. Ну, уплёлся и уплёлся, он ведь часто, когда искал своё стадо, бродил то по полям, заглядывая в излучины реки и обшаривая скрытые от глаз полянки в дебрях ольшаника, то по лесам, попутно ещё собирая грибы да ягоды.

А в этот раз отемнял. Коровы-то уж давно возле дома толклись, а он с ними разминулся да и забрёл в какое-то незнакомое место в лесу. И возвращаясь, уже выйдя на знакомую дорожку, по которой поздней осенью и зимой возили сено с дальних покосов, он увидел где-то впереди огонь, который весело плясал, просвечивая сквозь покачивающиеся от лёгкого ветра ветки деревьев и кустов.

- «Ну, вот и ладно, значит деревня уже близко», - подумал он, - «А тут кто-то отдыхает, как я погляжу. Лес бы только не спалили – сушь-то какая стоит».

Но подойдя ближе, людей он не увидел. Только горящую скирду сена, от которой в разные стороны то и дело разлетались тлеющие соломины. Поняв, что самому тут не справится, он побежал в деревню.

Подняв шум, Игнат привёл мужиков на то место, да только ни самой скирды, ни следов огня, ни золы – ничего не было, как будто и не ставил никто тут сено-то.

- У-у-у, зараза! – зашумели мужики, - Развёл тут шум, блажной! Ты если что привидится ещё, рюмашку прими, оно и пройдёт!

И ворча и посмеиваясь, ушли по домам.

- «Вот ведь, привидится же бесовщина такая!» - подумал, почесав макушку под фуражкой, Игнат, - «И ведь как наяву было, ан нет – не было. С усталости, видать, почудилось. Надо и правда, рюмашку опрокинуть». И тоже пошёл домой – коровы-то не доены.

Ну и забыть бы всем тот случай-то. Да спустя сколько-то времени, опять потеряв своё стадо, Игнат ходил по убранным покосам за рекой, куда на уже успевшую зазеленеть отаву его коровы любили уходить, иногда даже на всю ночь. Но в этот раз, не найдя их там, Игнат уже шёл обратно, перейдя реку и, когда вышел на кромку уже убранного поля, не сразу понял что к чему. Прямо посреди поля, горел костёр. Горел и трещал на всю округу.

В этот раз Игнат побежал тушить огонь сам. Но когда добежал до костра, увидел, что это и не костёр вовсе, а чучело, ростом с двух человек. Кое-как, завалив его на землю, он затоптал огонь, и, переведя дух, отправился восвояси.

«Завтра приду посветлу и посмотрю», - решил он, - «А то сейчас по сумеркам, чёрт его разберёт чего тут такое. Да и приведу с собой кого-нибудь, а то опять не поверят, да и блажным назовут».

Утром, отправив коров, Игнат пошёл в поле, и на свою удачу, встретив по пути соседа, который, привязав телёнка на поляне за домом, шёл за вторым, по пути распутывая завязавшуюся в узел привязь.

Придя на то место, они увидели только утоптанное место, но ни кострища ни золы не нашли.

- Может опять привиделось, Игнат?

- Ага, а тут я гопака плясал, да?

- Ну, где ж тогда угли-то?

- А мне почём знать?

- Ты бы проредил стадо-то своё, а? А то пока ходишь за ними, ещё не то померещится. Ладно, пойду я, некогда – делов ещё невпроворот.

- «Да что же это? Ум что ли мутится аль чего?» - думал, уже подходя к дому Игнат.

Вечером, он сидел на лавочке, покуривая папироску Беломора, к нему, шаркая чунями с вдетыми в них, обрезанными валенками, подошёл дед Василий, живший соседнем доме.

- Здорова, Гнат!

- Здорова, дядь Вась! – сказал, пожав протянутую ему жилистую руку Игнат.

- Как дела-то хоть? Коров всех нашёл?

- Сами пришли, блудни! – ответил Игнат и потянул табачку, а после выдув облако дыма.

- Ты, слышь, Игнат, я чего вспомнил-то. Это, я ещё в лесхозе работал, было. Алёшка, вальщик у нас, раздолбай такой: тоже  и выпить был мастак, а дело знал и пьяным за пилу и не брался никогда. Ну, бывало и с ночёвкой они в лесу оставались, чтобы взад-вперёд инструмент-то не таскать. Так вот он рассказывал, что раз несколько они с напарником, с Илюхой, такие вот костры видали. И так же, говорит, ночью горит, думают сучья, в кучи сваленные зашлись, а утром придут – даже уголька нет, как и не горело ничего. Так и смеялись над ними все, а только старики сказывали, что на местах тех когда-то ведьмы шабаши устраивали. И даже якобы кое-кто видал этих ведьм-то. Уж насколько правда – не знаю. А только покосы свои, где такие костры кто-то видал, многие побросали. А там где ты видел, скирда горела – аккурат Лёшкин брательник-то покос и держал когда-то, а потом бросил напрочь, как такой костёр среди ночи там увидали мужики-то. И было оно, как раз в это время, осенью.

- Шабаши? – спросил Игнат, уже докурив папиросу, - А так бывает чтоль? Как в книжках прям. Ладно, пошли по домам, да на боковую уже, дядь Вась.

На том и разошлись.

На следующий день Игнат передал мужикам слова деда Василия. Конечно, все посмеялись, да и только.

 А вечером, уже затемно возвращаясь с охоты, пятеро мужиков заметили в том месте, куда Игнат их привёл тушить скирду, огонь. Придя на ту поляну они, не веря глазам, увидели горящую скирду сена.

- Неужто шабаш всё-таки? – только и нашёлся один из них. И пошли они домой, едва что не бегом побежали.

Вот и не верь после этого старикам.

***

Конечно, в этой истории я выдумал многое. Но про горящие скирды и стога, бабушка с дедушкой, правда, рассказывали. Мой отец говорит, что даже не раз. Но только, как я и сказал в начале, прерывались и, переглянувшись, умолкали.

Было и ещё, что они рассказывали из страшного и странного. И всё это, как по мне, доказывает, что что-то такое мистическое, есть или было в действительности: и шабаши, и ещё что почище, потому что выдумать такие вещи просто так, ради забавы ни бабушка, ни дедушка не могли – я уверен. А говорить и, тем более, писать ерунду про них я никогда не позволю ни себе, ни кому-то другому.